Небо сингулярности - Страница 118

118

Чувствуя жжение в груди и руках, Рашель опустила парализатор и вернулась к нормальной скорости. Она тяжело дышала, сердце колотилось.

Часто такое делать – смерть.

— Блин, во всем этом уродском флоте был хоть один человек без скрытой цели? – спросила она.

– Не похоже. – Мартин пытался сесть.

– Что случилось? – недоуменно оглянулся Рубинштейн.

– Я думаю… – Рашель посмотрела на чемодан. Он зловеще сдувался: лучевой нож прорезал множество ячеек синтеза, и резервуары горючего опустошались быстрее, чем ремонтная программа успевала их чинить. – Вряд ли стоит здесь оставаться. Вы что-то говорили о дороге на Плоцк?

– Да. – Буря скатил Василия с чемодана и оттащил на несколько шагов. – Это действительно мой сын?

– Возможно. – Рашель судорожно зевнула, проветривая легкие. – Я немножко удивлялась, зачем он… Ошибкой быть не могло. А еще – как он на вас выходил. Думаю, запрограммированно. Ведомство Куратора знало, что если революция – вы главный. Незаконный сын, опозоренная мать, легко вербуется. Правдоподобно?

Сестра Седьмая поднялась на холм и обнюхивала оболочку, занятую почти покойным герцогом Феликсом Политовским.

– Я говорила Фестивалю, пассажир выгружается в него сейчас вскоре, – прогремела она. – Вы говорите историю? Чтите кредит?

– Позже, – ответил Мартин.

– О’кей! – Сестра Седьмая щелкнула клыками в воздухе. – У вас перебор из банка мифологии. Я исправлю. Идем в Плоцк, еще быстрее, чем сейчас?

– Пока чемодан не бабахнул, – согласился Мартин. Он встал, слегка не в себе; вздрогнул, наступив на травмированную ногу. – Рашель?

– Иду. – Темное пятно почти ушло из поля зрения. – О’кей, если мы его свяжем и поместим в эту вашу шагающую хижину, то промывкой мозгов займемся потом. Посмотрим, есть ли в нем что-то, кроме запрограммированного убийцы.

– Согласен. – Буря помолчал. – Я не ждал такого.

– Мы тоже, – бросила она. – Пошли. Уберемся отсюда до того, как эта штука взорвется.

Они пошли, хромая, прочь от дымящейся бомбы революционера и последнего неизменного реликта старого режима, вниз по холму, к дороге, ведущей в Плоцк.

ЭПИЛОГ

Когда по городу разошлась весть о чудесном явлении в герцогском дворце адмирала Курца, бурная реальность стала подергиваться тонкой пленкой нормальности. Революционный комитет, разместившийся в Зерновой бирже, наблюдал за ситуацией с тревогой, но простой народ опасался куда меньше. Никто ничего не понимал, не знал, и все были в полном ошеломлении от странностей последнего времени. Теми, кто не был, почти все покинули город. Уцелевшие сбились в кучу в поисках утешения среди развалин всего, во что верили, ели манну из машин Фестиваля и молились.

Загадочное возвращение здоровья у Курца продолжалось: как ранее заметил Робард, среди переживших Фестиваль болезни старости встречались весьма редко, и по понятной причине. Действуя по совету Куратора, адмирал великодушно объявил амнистию всем прогрессивным элементам и провозгласил период восстановления и коллективного самоанализа. Многие оставшиеся революционеры воспользовались возможностью влиться в переполненные лагеря или покинуть город, иногда – прихватив с собой семечко корнукопии. Планета Рохард была населена слабо, и почти неисследованные дебри начинались всего в трехстах километрах от города. Те, кому было невыносимо наблюдать восстановление статус кво, отправились в путь.

Также по просьбе ведомства Куратора адмирал даже не пытался выслать за ними милицию. «С неверными будет время разобраться потом, – напомнил Робард. – И времени хватит, когда они наголодаются в грядущую зиму».

Еще несколько спасательных шлюпок опустились невредимыми, заполнив площадку за дворцом. Регулярные световые шоу освещали небо синими полосами – Фестиваль уходил. Бабули на улицах глядели вверх, делали жесты от дурного глаза и плевали в канаву. Некоторые из звездных парусников уносили закодированную суть старого герцога, но мало кто об этом знал, и еще меньше было тех, кому это было не безразлично. Постепенно орбитальные фабрики Фестиваля доживали до конца свой проектный срок и умолкали, постепенно переставали звонить телефоны. Теперь люди использовали их, чтобы найти друг друга. Они здорово годились для разговоров, семьи и друзья воссоединялись в ненаправленной среде телефонной сети. Куратор переживал, но потом решил, что ничего тут не сделаешь. По крайней мере, пока не восстановится контакт с метрополией.

* * *

В Плоцке все пошло по-другому. Пригороды отрезало от центра оползнями и странными опасными строениями, из-за которых дороги стали непроходимы. Здесь Революционный комитет свертывался, пока не превратился в местный временный Совет, а потом в городское самоуправление. Крестьяне стали занимать брошенные хутора, вторые и третьи сыновья вдруг оказались одарены избытком земли. Приходили чужаки, из хаоса кристаллизовывались небольшие поселки, и места хватало всем.

Товарищ Рубинштейн из Центрального Комитета объявил о своем намерении осесть: сильно обжегши руки браздами правления, он решил издавать газету, а идеологические вопросы оставить более безжалостным душам. Он переехал в квартиру ростовщика Гавличека над разграбленной лавкой на Главной улице, поселился там с молодым человеком, который мало говорил и первую неделю на людях не показывался, давая тем обильный материал досужим языкам. На заднем дворе лавчонки булькали и пускали пар какие-то непонятные сооружения, и ходили слухи, что Рубинштейн возится с непонятными технологическими чудесами, которые так пошатнули государство некоторое время тому назад, но никто его не беспокоил, потому что местная полиция была на жалованье у правительства, у которого хватало ума не связываться с опасным колдуном и революционным идеологом.

118